Category was added automatically. Read all entries about "театр".
( Collapse )
— Как вы оказались в «Нашем доме»? — Я никогда не думал что в пятьдесят лет начну осваивать новые профессии и искать в себе новые грани Не думал, что буду худруком театра « Еt cetera». Это для меня новая должность и я учусь, как в молодости учился актерской профессии. Худрук — и хозяйственник, и финансист, и добытчик денег, и за идеологию театра отвечаешь, и за людей ответственность громадная. А раньше я отвечал только за роль, за слова автора и за то, что мне прикажет режиссер. Теперь новая грань — я выдвинут в движение «Наш дом — Россия». Я никогда не был партийным, не был в КПСС, хоть и роль Ленина сыграл. Мне тогда одна очень уважаемая актриса МХАТа сказала: «Саша, ты прошел уже партминимум и тебе пора вступать в партию». Я считал, что искусство, актерство должно быть внепартийным, хоть нас учили Так вот, когда мне позвонили из аппарата Черномырдина и предложили вступить в НДР, я это предложение принял. Меня подвигло к этому несколько причин. — Мы знаем много примеров, когда ушедшие в политику актеры и режиссеры и политиками не становились, и, что самое обидное, теряли как творцы. Но вас, Тихонова, Баталова некоторые сильно критиковали именно за то, что вы пошли в «партию власти»: мол, скоро от них газом запахнет. — Что я должен сказать на это? Честно говоря, меня это не волнует. В пятьдесят три года, я думаю, мне есть, что ответить — хотя бы ролями, творчеством. С моей точки зрения, художнику, по большому счету, никогда не нужна власть. Нужны кусок хлеба, вода, холст, сцена, кинопленка, чтобы он творил. Поэтому то, что я участвую в этом движении, меня это уже не испортит и не поднимет. И я говорю об участии только в одном смысле: могу ли я помочь? Мне бы искренне хотелось принести Я никогда не участвовал в идеологической борьбе и, наверное, поэтому сумел много сделать. Когда я вижу, как некоторые мои коллеги активно становятся политиками, меня это пугает, и я чувствую, как мои любимые люди уходят от меня. Понимаете: живые уходят. Актёр, режиссёр, литератор — это профессии очень тонкие, это совсем другие средства воздействия на зрителей, на публику, на толпу, нежели у трибуна и популиста. — Помню, вы сказали, что вам претят «специалисты», которые, как хрущёвская бабушка Заглада, могут высказываться по любому поводу. Может быть, «Наш дом — Россия» отнимается в лучшую сторону от иных блоков тем, что он укомплектован настоящими профессионалами? — Вполне. Меня обнадеживает, что многие вещи политике становятся профессиональными. И то, что в НДР, например, и не только в НДР люди становятся профессиональны по большому счету. Этим они приходят к нормальному, к мировому человеческому существованию. Профессионализм — он везде профессионализм. На любой стороне земного шара. — В одном недавнем интервью вы сказали: «Именно театр, как ни странно, может превратиться в самую нормальную демократическую организацию». А я еще в 1987 году в журнале «Театр» прочитал, как в неком театре трудовой коллектив демократическим большинством изгнал главного режиссера, который заставлял не опаздывать на репетиции. Нужна ли нам такая «демократия»? — Я принадлежу к тем актёрам, которые любят диктаторство. В силу того, что профессия актера или другая профессия, связанная с искусством, требует жесточайшей дисциплины, внутренней дисциплины. Но у художника это часто входит в противоречие со свободой мысли. У меня больше свободы мысли, рассуждений, фантазий, мечтаний, но с дисциплиной у меня плохо. С дисциплиной не в смысле «пришёл — ушёл», а с дисциплиной творческой. Мне нужен поводырь, мне нужен хороший диктатор, который умно бы со мной разговаривал, и я бы не бессмысленно подчинялся ему, а знал бы, ради чего я это делаю. Который меня подчинял бы своей любовью, уважением к моим слабостям — и как результат глубоким уважением к моей личности. Такой был Анатолий Васильевич Эфрос. Он любил актёрские амбиции, был чуток к нашим проявлениям. Иногда он гневался, иногда ненавидел, ругался, обижался, писал письма актёрам. Но это от дикой любви к своим ученикам, которых он сделал великими, прекрасными актёрами. — А вы в своём театре — диктатор? — Конечно, нет. Хотя, может, у меня вид такой суровый: крепкий, лысый… — Как, кстати, дела у вашего театра? Вы — Плохие дела! Два года не могу добиться встречи с Лужковым. Я встретился с Черномырдиным, поговорил с Филатовым. А с Лужковым — не могу. Я думал (теперь, в пятьдесят три года это уже можно сказать), что я Ведь не одни мы мучаемся. Петра Наумовича Фоменко не надо мучить. У человека больное сердце — зачем он мучается тоже без помещения? И Роман Виктюк без помещения. — Вы встречали в жизни людей, похожих на вашего героя из фильма «Допрос» — следователя Сейфи? Готовых идти по лезвию ножа за правдой? — Встречал. Это отец моей жены. Разведчик Константин Иванович Глушенко. Он никогда не врал, хотя ему было очень тяжело. Я не такой, конечно, как Сейфи, и в силу своей профессии вынужден искать компромиссы, искать, как уже говорил, общий язык с разными партнёрами. Не всегда играешь драматургию, которая тебе нравится. Поэтому компромиссы в нашей профессии неизбежны и даже обязательны. Но тягой к правде, к поиску этой правды, Сейфи мне дорог. Думаю, эта роль следователя помогла мне в человеческом становлении. — Вы поставили «Прохиндиаду-2». Почему юркий и шустрый Сан Саныч Любомудров не вписался в новую действительность, хотя вроде был для — Да, это как бы прощание с моим поколением. Те, кому сорок, пятьдесят — они вряд ли впишутся в эту новую историю. Не потому, что они биологически должны исчезнуть, а просто слишком сильный психологический удар не каждый выдерживает. И мой Прохиндей, который умел жить в советское время, знал все ловушки, все обходные пути, даже такой профессионал не ожидал тех ловушек и подножек, что подставила ему новая жизнь. Все можно предусмотреть, но, оказывается, не предусматриваешь — А что же вы прохиндеевского начальника Виктора Викторовича «крестным отцом» сделали? В — Ну как и все. Как в жизни. Джинсы, демократ… А потом — ручки за спину. — Один партийный лидер, с которым НДР придётся бороться, сказал, что все партии записали себе «отыгравших свое актёров». Надеюсь, это к вам не относится? — Уж ко — В фильме «Неоконченная пьеса для механического пианино» — финальная сцена: «Мне тридцать пять!» Теперь вам пятьдесят три (наоборот), вы чувствуете: — Я боюсь гневить свою судьбу. Много из того, что я сделал, я сам не ожидал. Мне дарили такие роли, которые не шли в русле моего амплуа. Это было такое счастье! Что сыграл — то и сыграл. Так суждено было. Михаил ГУРЕВИЧ Кстати - после этого интервью, вышедшего в правительственной газете, Лужков всё-таки вышел к Калягину на связь. Так что я в какой-то мере считаю себя крёстным отцом калягинского театра. :))) |
